N. 7 - Luglio 2008 (XXXVIII)

СССР ЛЕНИНА И СТАЛИНА. ИСТОРИЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, 1914-1945
Рецензия на книгу Андреа Грациози

di Лейлы Тави

Книга Андреа Грациози СССР Ленина и Сталина. История Советского Союза, 1914-1945 рассматривает историю Советского Союза вплоть до 1945 года в плане многонациональной перспективы иными словами с особым вниманием к проблемам, которые относятся не только к российской истории, но к истории всей Европы с конца Первой мировой войны до конца Второй мировой войны, то есть того периода, которое можно было бы назвать временем "европейской гражданской войны".

Обширная библиография и солидный историографический материал подтверждают, что это одна из лучших книг, написанных в последнее время итальянским исследователем об истории Советского Союза; второй том выйдет в конце нынешнего года.

Изучая первоисточники, автор, как и все, кто берется за отважное предприятие написать историографический очерк о России, вынужден был обращаться почти исключительно к "официальным" источниками эпохи.

Когда речь идет о периоде после 1929 года, то единственными доступными являются архивы политической полиции за исключением периода до 1935 года, который доступен благодаря частной переписке большевистских руководителей. Это серьезное ограничение превращает русскую историю в "урезанную историю", и для исследователя становится мучительным и изнурительным изучение материала в поисках ответа на свои собственные вопросы и на вопросы истории.

Говорить о таких темах как депортация или массовая коллективизация, опираясь на официальные данные режима и переписку властной элиты, оказалось для автора весьма нелегким делом, особенно потому, что русская историография после 1991 года не особенно помогает иностранным исследователям.

Современные русские историки занимают две различные, противоположные позиции в отношении источников на русском языке: одна школа решила подтвердить русскоязычные источники, существовавшие до тоталитаризма, другая предпочла начать с чистого листа перечень всего, что сделали историографы во время режима.

Примечательно, что ни то, ни другое направление не поставило новых вопросов по самым главным темам, которые проходили через всю русскую историю в годы коммунизма.

Андреа Грациози, напротив, поставил такие вопросы - вопросы, которые потребовали сложных ответов. Прежде всего он решил проанализировать особенность советского государства и задался вопросом, действительно ли поначалу его полностью поддерживали базовые социальные слои общества.

Итальянский историк пришел к выводу, что такое одобрение со временем изменилось: оно было сильным в начале революции и постепенно пошло на убыль с началом репрессий, которые привели к расчленению советского общества.

Можно пожалуй даже утверждать, что такое весомое одобрение было заменено, по необходимости, чествованием "нового класса" – термин, который использовал югославский диссидент Милован Гилас в 1957 году, так называемого класса бюрократов, питавшегося парарелигиозной идеологией, то есть жизненной пищей для большевистских руководителей, для которых важнее всего было представлять и прославлять самих себя.

С течением времени и по мере перехода власти от Ленина к Сталину, национализация масс, пик которой пришелся на 30-е годы, привела к тому, что руководящий класс использовал коммунистическую доктрину главным образом для манипуляции обществом, и прямым результатом этого стало то, что социальная основа общества значительно отошла от идеологии, которая из инструмента освобождения масс превратилась в инструмент репрессии.

Это одна из причин, которая позволяет Граицози считать насильственное объединение народов под эгидой Союза советских республик феноменом не nationbuilding – национального строительства, а феноменом государственного строительства — statebuilding — иными словами некоей многонациональной общности, построенной в форме конфедерации, но в унитарном государстве, где уже изначально особенно важно было требование национальной идентичности отдельных наций.

На внутреннем фронте создание и упрочение нового класса большархов не было первоначальным планом революционеров, которые стремились к установлению коммунизма во всем мире, а оказались вынужденными использовать свою стратегию только для поддержания власти на родине.

Грациози показывает в своей книге, что создание Советского государства не было первоначальной задачей революции 1917 года. Автор подчеркивает парадокс, который состоял в том, что чем больше укреплялось государство, тем более исчезал первоначальный план революционеров вместе с народной основой, которая была характерна для движения 1917 года.

Народная основа все уменьшалась и быстро превращалась в новый класс, на который наступали крестьяне, ненавидевшие его. Грациози справедливо говорит об огосударствлении, а не о национализации масс, о своего рода обезличивании советского государства, которое получит свое кульминационное развитие в годы массовых депортаций.

Другая тема, которая раскрывается в книге, — это большевики-завоеватели. Она раскрыта через коллективизацию, носившую насильственный и примитивный характер. В связи с этим автор указывает на советский миф, который нашел одобрение в прошлые годы только за рубежом и был, напротив, непопулярен в России после 1929 года.

Грациози пытается понять кроме того, что это за система, с помощью которой советский режим смог удерживаться в течение семидесяти лет без прочной народной поддержки. Автор указывает на факторы, которые позволили так долго держаться столь кровавому режиму: тоталитаризм, массовая и социалистическая мифологическая политика, понимаемая как манипуляция информацией, пропаганда и самоутверждение.

Автор задается также вопросом, был ли Советский Союз империей, и пытается ответить на него, анализируя различия и аналогии между царской и советской моделью империализма, главным образом в плане национализации масс и не единодушной национальной идентификации.

"Русский вопрос" насильственно ставится на территории — периферийной — многоязычной страны через движения скорее имперские, чем националистические.

Русские идентифицировали себя с империей и по национализму можем считать предрасположение русских к проявлению имперской идентичности, которая взяла верх над единственной возможной, но неосуществимой альтернативой, — создание федерального государства.

С точки зрения социальной истории автор подчеркивает оксиморон, который прекрасно представляет феномен русификации других наций внутри Советского Союза: варварства как добродетели, варварство, которое якобы привело к законности в 19 веке.

По мнению Павла Флоренского, западная культура было культурой идентичности, в то время как русская культура — культурой антиномии.

Русская культура всегда отличалась сильными внутренними противоречиями и процесс национализации оказался трагическим периодом в ХХ веке: чтобы сформировать русское государство, оказалось необходимым склонить к одному порядку различные культуры и различные общества, глубоко враждебные такому порядку.

Русская история поэтому в течение всего своего развития была отмечена социальными и культурными противоречиями в противовес уникальному, единому и унифицирующему политическому плану.

Тем не менее Грациози решил показать, что ученый, который берется за изучение истории Советского Союза, должен использовать "множественное" прочтение исторических фактов и учитывать различные национальные составляющие, различные социальные группы, различные пути внутри Советского Союза.

И в самом деле не следует забывать, что желанию создать однородное социальное общество, к чему стремился руководящий класс, постоянно препятствовало наличие различных систем и законных устремлений иметь национальную историю.

Грациози приводит в предисловии своей книги термин, который использовал Ленин для описания завоеванными большевиками страны: многоукладность, который означает множество социо-экономических систем. Их Грациози хорошо вычленяет в контексте разных "исторических периодов" в самой стране и в одно и то же время. Он приводит иное толкование сосуществования нескольких систем одновременно —теорию "закона комбинированного развития" Парвуса и Троцкого, благодаря которому и произошло быстрое развитие секторов, принадлежащих различным историческим эпохам и одновременно имевших место на одной территории, что и создавало предпосылки для русской революции.

Одна их особенностей книги — анализ культа личности Ленина, а затем и Сталина, который говорит об идеологическом разрыве в противовес культурной и психологической преемственности, которая не исчерпывает политические отношения.

Тем самым Грациози хочет подчеркнуть харизматический характер русской силы как в имперский период, так и в советский, когда и русский атеизм можно сравнить с западным мистицизмом. Сам по себе атеизм — это тоже иррациональная и антирелигиозная формы веры.

Та же концепция "советской модернизации" имеет парарелигиозный характер, главным образом если сравнивать с тем, что было истинным намерением революционеров.

Только во времена Сталина начали теоретически описывать социализм в СССР, когда уже было ясно, что невозможно создать "нового человека", а можно говорить только о "новом обществе". Отказались от идеи Ленина об экспансии коммунизма за пределы советской территории, и тенденция к федеральному управлению была остановлена новым жестоким и деспотичным империализмом. Форма модернизации, осуществленная в сталинские годы, была регрессивной и опиралась на рабский труд. Именно в эти годы упрочилась советская бюрократия.

По мнению автора, термин "тоталитаризм" даже не следовало бы использовать применительно к форме советского государства, разве что лишь при его противопоставлении понятию чистый социализм.

Для Грациози главное различие между социализмом и коммунизмом не в доктрине, а в применении, в использовании инструментов. В течение всего периода советского режима роль идеологии и в самом дела была механической и упрощенной, настоящим героем советской истории была Партия-Государство, которая до 1946 года "чрезвычайным образом" управляла внутренними делами, когда институты и государственные структуры были всего лишь тенью компартии.

Модель эта резко отличается от толкования Вебером харизматического государства, который видел в партии как это ни парадоксально единственного гаранта социалистической формы.

Достоинство этой книги в намерении автора обратиться к людям не только к тем, кто выполняет работу. Этим объясняется и выбор формы повествования — хронологический, а не тематический. Именно в повествовании Грациози отвечает на свои вопросы или оставляет их без ответа.

Автор считает, что для того, чтобы дойти до простых людей, не следует использовать категории вне истории, нужно учитывать хронологический порядок фактов, чтобы книга имела успех.

Ценный опыт изучения истории Советского Союза - первый том - завершается указанием на советское "истинное возрождение", то, которое в полной мере осуществилось только после Второй мировой войны. И это служит предварением второго тома, которого с нетерпением ждут итальянские историки.